Когда умру я, пусть положат,
Пока не заколочен гроб,
Слегка румян на бледность кожи,
Белил на шею и на лоб.
Хочу, чтоб и в сырой постели,
Как в день, когда он был со мной,
Приветно щёки розовели,
Дразнила мушка под губой.
Страшны мне савана объятья,
Пожалуйста, пусть облачат
Меня в муслиновое платье,
Тринадцати воланов ряд.
Я в нем была в тот день блаженный,
Когда он подарил мне взор
С улыбкой светлой, и священный
Наряд я прятала с тех пор.
Не надо жёлтых иммортелей,
Ни тканей траурных, ни свеч,
Лишь на подушку от постели,
Всю в кружевах, хочу я лечь.
В глухих ночах она видала
Два упоённые лица,
И в темноте гондол считала
Лобзанья наши без конца.
И в руки, сложенные кротко,
Такие бледные, без сил,
Опаловые дайте чётки,
Что папа в Риме освятил.
И там, где нет надежд, ликуя,
Я буду их перебирать,
По ним, как Ave, поцелуи,
Бывало, он любил считать.