Одно дуновенье пробивает брешь в перегородках, нарушает
круговращенье изъеденных крыш, уничтожает огни у очагов,
погружает в темноту оконные рамы.
У виноградника, поставив ногу на желоб, я забираюсь в
карету, чей возраст легко узнается по выпуклым стеклам, по
изогнутым дверцам, по искривленным виденьям. Катафалк моих
сновидений, пастушеский домик моего простодушия, карета
кружит по стертой дороге, и на изъяне стекла наверху
вращаются бледные лунные лица, груди и листья.
Зеленое и темно-синее наводняет картину. Остановка там, где
пятном растекается гравий.
Не собираются ль здесь вызвать свистом грозу, и Содом, и
Солим, и диких зверей, и движение армий?
(Ямщики и животные из сновиденья не подхватят ли свист,
чтобы до самых глаз меня погрузить в шелковистый родник?)
Исхлестанных плеском воды и напитков, не хотят ли заставить
нас мчаться по лаю бульдогов?
Одно дуновение уничтожает огни очагов.