Действительность была чрезмерно тернистой для моей широкой
натуры,-- и тем не менее очутился я у Мадам, серо-синею
птицей взлетая к лепным украшениям на потолке, волоча свои
крылья по вечернему мраку.
У подножия балдахина, осенявшего ее драгоценности и
физические шедевры, и был медведем с темно-синими деснами и
с шерстью, поседевшей от грусти, а в глазах -- хрусталь и
серебро инкрустаций.
Все стало мраком, превратилось в жаркий аквариум. Утром --
воинственным утром июня -- я стал ослом и помчался в поля,
где трубил о своих обидах, потрясал своим недовольством,
покуда сабинянки предместий не бросились мне на загривок.