Осень уже! -- Но к чему сожаленья о вечном солнце, если ждет
нас открытие чудесного света,-- вдали от людей, умирающих в
смене времен.
Осень. Наша лодка, всплывая в неподвижном тумане,
направляется в порт нищеты, держит путь к огромному городу,
чье небо испещрено огнями и грязью. О, сгнившие лохмотья, и
хлеб, сырой от дождя, о опьяненье, о страсти, которые меня
распинали! Неужели никогда не насытится этот вампир,
повелитель несметного множества душ и безжизненных тел,
ожидающих трубного гласа? Я снова вижу себя покрытым чумою и
грязью, с червями на голове, и на теле, и в сердце; я вижу
себя распростертым среди незнакомцев, не имеющих возраста и
которым неведомы чувства... Я мог бы там умереть...
Чудовищные воспоминания! Ненавистна мне нищета!
И меня устрашает зима, потому что зима -- это время комфорта.
-- Иногда я вижу на небе бесконечный берег, покрытый
ликующими народами. Надо мною огромный корабль полощет в
утреннем ветре свои многоцветные флаги. Все празднества, и
триумфы, и драмы я создал. Пытался выдумать новую плоть, и
цветы, и новые звезды, и новый язык. Я хотел добиться
сверхъестественной власти. И что же? Воображенье свое и
воспоминанья свои я должен предать погребенью! Развеяна
слава художника и создателя сказок!
Я, который называл себя магом или ангелом, освобожденным от
всякой морали,-- я возвратился на землю, где надо искать
себе дело, соприкасаться с шершавой реальностью. Просто
кестьянин!
Может быть, я обманут? И милосердие -- сестра смерти?
В конце концов я буду просить прощенья за то, что питался
ложью. И в путь.
Но ни одной дружелюбной руки! Откуда помощи ждать?
X X X
Да! Новый час, во всяком случае, очень суров.
Я могу сказать, что добился победы; скрежет зубовный, свист
пламени, зачумленные вздохи -- все дальше, все тише. Меркнут
нечистые воспоминания. Уходят прочь мои последние
сожаления,-- зависть к нищим, к разбойникам, к приятелям
смерти, ко всем недоразвитым душам.-- Вы прокляты, если б я
отомстил...
Надо быть абсолютно во всем современным.
Никаких псалмов: завоеванного не отдавать. Ночь сурова! На
моем лице дымится засохшая кровь, позади меня -- ничего,
только этот чудовищный куст. Духовная битва так же свирепа,
как сражения армий; но созерцание справедливости --
удовольствие, доступное одному только богу.
Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и
настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем,
мы войдем в города, сверкающие великолепьем.
К чему говорить о дружелюбной руке? Мое преимущество в том,
что я могу насмехаться над старой лживой любовью и покрыть
позором эти лгущие пары,-- ад женщин я видел! -- и мне будет
дозволено обладать истиной, сокрытой в душе и теле.
Апрель-август 1873