III. НАСЛАЖДЕНИЯ ОПИОМАНА

 Итак,- как я уже упоминал выше - лишь .жгучая потребность облегчить страдания организма, глубоко потрясенного тяжелыми невзгодами жизни, привела автора этих записок сначала к довольно частому, а впоследствии к ежедневному употреблению опиума. Непреодолимое желание вернуться к таинственным восторгам, которые он впервые переживал, заставило его повторять эти эксперименты - этого он не отрицает; он даже чистосердечно сознается в этом, указывая только, в свое оправдание, на смягчающие его вину обстоятельства, В первый раз он познакомился с опиумом при самых прозаических условиях. У него как-то заболели зубы, и он приписал эту боль внезапному перерыву в установленном режиме; у него с детства образовалась привычка ежедневно погружать голову в холодную воду, и в этот день он имел неосторожность, несмотря на зубную боль, прибегнуть к этой гигиенической процедуре, после этого он лег спать с совершенно мокрыми волосами. Последствием такой неосторожности явилась невыносимая ревматическая боль в голове и в лице, терзавшая его в течение двадцати дней. На двадцать первый день, в дождливое воскресенье - это было осенью 1804 года -гуляя, чтобы отвлечься от своих страданий по улицам Лондона (со времени своего поступления в университет он впервые осматривал город), он встретил одного из своих товарищей, который посоветовал ему для успокоения болей принять опиум, И действительно, через час после приема опиума в дозе, указанной аптекарем, боли совершенно прекратились. Но это облегчение, еще так недавно казавшееся ему величайшим благом, показалось ему таким ничтожеством теперь по сравнению с теми новыми наслаждениями, которые так неожиданно открылись для него! Какой невероятный подъем духа! Какое удивительное богатство внутренних миров! Не нашелся ли, наконец, тот pharmakon nepenthes, то магическое средство, которое должно принести человеку исцеление от всякого рода страданий? "Великая тайна счастья, о которой в течение стольких веков спорили философы, теперь несомненно найдена! Да, счастье можно теперь купить за один пенни и унести с собой в кармане жилета. Экстаз можно закупорить в бутылку, душевный мир -пересылать по почте! Быть может, читатель подумает, что я издеваюсь,- о нет, это лишь старая привычка прибегать к шутке среди страданий. Наоборот, я готов даже подтвердить, что недолго будет смеяться тот, кто познакомится с опиумом. Те наслажденья, которые доставляет опиум, носят какой-то необыкновенный серьезный, торжественный отпечаток, и опиоман, даже в самые счастливые минуты своей .жизни, не может выразить своих переживаний в темпе Allegro; даже в моменты высшего блаженства он говорит и думает в темпе Penseroso". Несомненно, автор прежде всего желает освободить опиум от некоторых ложных нареканий: опиум вовсе не действует усыпляющим образом, по крайней мере, на интеллект; опиум даже не опьяняет. Если приятный в большой дозе лаудан и вызывает опьянение, то причиной тому является не опиум, а спирт, который содержится в этом препарате. Далее автор сравнивает действие алкоголя с действием опиума и очень точно устанавливает различие между ними; так, удовольствие, вызываемое вином, возрастет до известного предела, а затем начинает быстро спадать, тогда как состояние, вызываемое действием опиума, держится на известной высоте в течение восьми - десяти часов: алкоголь дает острое, опиум - хроническое наслаждение; в одном случае - вспышка пламени, в другом - ровно поддерживаемый жар. Но самое существенное различие заключается в том, что алкоголь помрачает умственные способности, тогда как опиум, наоборот, вносит в них высшую гармонию и порядок. Вино лишает человека способности владеть собою; опиум придает самообладанию какую-то особенную гибкость и удивительное спокойствие. Всем хорошо известно, что вино чрезвычайно повышает -хотя и ненадолго -чувства любви и ненависти, презрения и восторга. Опиум, наоборот, приводит все душевные способности в полную гармонию и придает им характер божественного равновесия. Люди, опьяневшие от вина, обмениваются клятвами в вечной любви, пожимают друг другу руки, проливают слезы без всякой видимой причины: чувствительность человека поднялась до своего высшего предела. При опьянении опиумом удивительный подъем чувств не имеет ничего общего с лихорадочным припадком. Человек является перед нами как бы в своей первородной доброте и справедливости - возродившийся и вернувшийся к своему естественному состоянию, освобожденный от всяких посторонних примесей, случайно извративших его благородную природу. Наконец, несмотря на все наслаждение, которое дает нам вино, мы должны помнить, что отравление алкоголем часто граничит с безумием или, по меньшей мере, с сумасбродством, и что за известными пределами оно рассеивает, так сказать, испаряет нашу духовную энергию, тогда как опиум всегда умиротворяет, всегда сосредотачивает наши рассеянные способности. Таким образом, мы видим, что вино предоставляет господство чисто человеческой или даже просто животной стороне личности, тогда как опиоман чувствует, что в нем под влиянием опиума пробуждается самая чистая сторона его существа, что все его нравственные влечения становятся особенно утонченными, а разум приобретает ничем не омраченную ясность. Автор опровергает также обвинение, будто после духовного подъема, вызываемого действием опиума, наступает соответствующее угнетение, будто продолжительное употребление этого вещества ведет - как к естественному и неизбежному следствию - к притуплению и деградации духовных способностей. Он утверждает, что, наоборот, в течение десятилетнего употребления опиума, он всегда чувствовал на следующий день после опьянения необыкновенную умственную бодрость. Что касается того отупения, о котором распространялись многие писатели, ссылаясь главным образом на расслабление духовных сил, наблюдаемое у турок, то автор уверяет, что сам он никогда не испытывал ничего подобного. Весьма возможно, что опиум, в конце концов, вызывает те же последствия, как и другие наркотические вещества, к которым его причисляют, но первоначальное его действие всегда сопровождается экзальтацией и подъемом настроения, и этот подъем длится не менее восьми часов: значит, от самого опиомана зависит урегулировать приемы опиума с таким расчетом, чтобы следующее за подъемом понижение духовных сил совпадало со временем его естественного сна. Желая дать возможность читателю самому судить о том,, оказывает ли опиум притупляющее действие на способности английского мозга, автор предлагает нам два образца своих переживаний и, развивая свою мысль не столько в форме логических доводов, сколько в форме картин, расскажет нам, как проводил он в Лондоне,- в период времени с 1804 по 1812 год,-те вечера, когда он находился во власти опиума. Он был в те годы неутомимым тружеником и, отдаваясь почти всецело научным работам, считал себя вправе искать временами отдыха в тех удовольствиях, которые наиболее соответствовали его наклонностям. "В будущую пятницу, если будет угодно Богу, я собираюсь напиться", -говорил покойный герцог ***. Так и наш опиоман устанавливал заранее, когда и сколько раз в течение известного периода он отдастся своему любимому удовольствию. Случалось это раз в три недели,- обыкновенно в дни оперы, по вторникам и четвергам. Это были дни триумфа Грассини. И музыка действовала тогда на него не как простая логическая последовательность приятных звуков, а как ряд напоминаний, как волшебные заклинания, воскрешающие перед его духовным взором всю его прошедшую жизнь. Музыка - в передаче и освещении опиума - вот та высшая духовная оргия, глубина и величие которой будут понятны каждому утонченному уму. Многие задаются вопросом, какие .же конкретные идеи выражают собою звуки? Эти господа забывают или, вернее, не знают, что музыка,-в этом смысле столь близкая поэзии,- выражает не идеи, а чувства; правда, она внушает, наводит нас на идеи, но мы не должны искать их в ней. Все прошлое, говорит автор, оживало в его душе; без всяких усилий памяти оно вставало перед ним, как сама действительность, воплощенная в звуках; и, созерцая это прошлое, он не испытывал тягостного чувства: пошлость и грубость, присущие всему человеческому, исчезали в этом таинственном воскрешении или расплывались в идеальном тумане: прежние страсти оживали в душе очищенными, облагороженными, одухотворенными. Сколько раз вставали перед ним, на этой сцене его души, воздвигнутой опиумом и музыкой, бесконечные дороги, горы, по которым он странствовал, убежав из школы, и его милые хозяева в Галлии, и густой мрак, чередующийся с ярким светом на больших улицах Лондона, и его страдания, и долгие периоды нужды, скрашенные участием Анны и надеждой на более светлые дни. Затем, во время антрактов,- итальянская речь, звуки чуждого языка, лившиеся из женских уст, усиливали очарование вечера, потому что незнание языка позволяет более тонко воспринимать его звуковую красоту. Так и красивый пейзаж доставляет больше всего наслаждения тому, кто созерцает его впервые, когда природа предстает во всем своем величии и глаз не успел еще привыкнуть к ней. Но иногда по вечерам в субботу другое искушение - более необыкновенное и не менее для него заманчивое - торжествовало над его страстью к итальянской опере. Наслаждение, которое ожидало его в эти вечера - настолько привлекательное, что могло соперничать с музыкой - можно было бы назвать любительским упражнением в милосердии. Брошенный в очень раннем возрасте в водоворот гигантского города, равнодушного к своим детям, автор сам испытал много горя и всяких лишений. Одаренный добрым сердцем, необыкновенной чуткостью и чувствительностью, он - во время долгих дней своего бродяжничества и еще более долгих ночей отчаяния - научился любить бедных и скорбеть о них. Теперь его тянет вернуться к этой жизни смиренных, погрузить в эту толпу обездоленных; подобно пловцу, который бросается в море, чтобы соприкоснуться с природой, он хочет окунуться в эту человеческую стихию. Здесь тон его изложения становится таким высоким, что я должен предоставить слово ему самому. "Этим удовольствием, как я уже говорил, я пользовался только в субботу вечером. Но чем же, собственно, отличался для меня вечер субботы от других вечеров? От каких трудов хотелось мне отдохнуть в субботу? Какую заработную плату предстояло мне получить? И что могло волновать меня в этот вечер, кроме надежды получить приглашение в оперу, на несравненного Грассини? Вы совершенно правы, читатель, и ваши замечания неопровержимы. Но не следует забывать, что чувства наши бесконечно разнообразны в своих проявлениях. Большая часть людей выражает сочувствие беднякам, в той или иной форме принимая участие в их нуждах и страданиях; меня же в этот период жизни неудержимо влекло желание выразить мои чувства участием в их удовольствиях. С ранних лет мне пришлось видеть страдания бедноты, видеть их так близко, что само воспоминание о них было для меня страданием. Но радости бедняка, его утехи и развлечения после физической усталости никогда не вызывают тягостного чувства в душе наблюдателя. И вот вечер субботы знаменует наступление короткого отдыха бедняка; самые враждебные секты сходятся в этом пункте, видят в нем как бы соединяющие их узы братства, В этот вечер почти весь христианский мир отдыхает от трудов своих; и этот отдых составляет как бы вступление к новому отдыху; целый день и две ночи отделяют его от следующего периода работы, Вот почему мне всегда кажется в субботу вечером, что я сам избавился от гнета какой-то работы, что мне предстоит получить плату за мой труд, и я буду иметь возможность насладиться отдыхом. И чтобы как можно шире охватить зрелище, возбуждавшее во мне такое глубокое умиление, я завел привычку выходить в субботу вечером из дома после приема опиума и брести в какую-нибудь отдаленную часть города, в одно из тех простонародных сборищ, где беднота тратит свои заработки. Сколько раз приходилось мне подслушивать там беседу семьи, состоявшей из отца, матери и одного-двух детей, когда они обсуждали свои планы, свои доходы, бюджет или стоимость предметов домашнего обихода! Я постепенно знакомился с их желаниями, их взглядами, их заботами! Иногда, правда, мне приходилось слышать ропот недовольства, но большею частью их лица выражали терпение, надежду и ясность духа. Замечу по этому поводу, что в целом бедняк гораздо более философ, чем богач, что он гораздо смиреннее и бодрее переносит то, что считает неизбежным злом или непоправимой потерей. Пользуясь всяким удобным случаем, когда поведение мое не могло казаться назойливым, я присоединялся к группам беседующих людей и давал им советы по поводу разных занимавших их вопросов. И если эти советы не всегда принимались, то всегда приветливо выслушивались. Если оказывалось, что заработная плата бедняков повысилась или можно было ожидать ее повышения, если цена на хлеб понижалась или же распространялся слух, что лук и масло скоро подешевеют, я чувствовал себя счастливым: если же случалось обратное, я находил утешение в моем опиуме. Ибо опиум (подобно пчеле, с одинаковым усердием извлекающей то, что ей нужно из розы и из сажи печных труб) обладает свойством подчинять себе все эти чувства и настраивать их на свой лад. Иногда в ? этих моих скитаниях я уходил очень далеко; ибо опиоман слишком счастлив, чтобы следить за временем, И случалось, что, отыскивая дорогу домой, подобно мореплавателю, не спускающему глаз с северной звезды, и думая только о том, как бы набрести на мой северо-западный пролив, минуя скалистые мысы и рифы, встретившиеся мне на пути при моем первом странствии, я внезапно попадал в какой-то лабиринт улиц, в какие-то глухие переулки, в таинственные тупики, существующие только для того, чтобы приводить в отчаяние носильщиков и дурачить извозчиков, Порою мне казалось, что я первый открываю эти terrae incognitae, и я сильно сомневался в том, чтобы они значились на картах Лондона того времени,.. Несколько лет спустя мне пришлось жестоко поплатиться за эти мои странствования, когда меня стали преследовать во сне целые легионы человеческих лиц, когда эти бесконечные путешествия по необъятному городу стали воспроизводиться в моих сновидениях, вызывая во мне какое-то странное чувство нравственной и умственной растерянности, от которой мутился рассудок и душа наполнялась тревогой и раскаянием..." Из этих примеров мы видим, что опиум не влечет неизбежно к оцепенению или неподвижности, ибо нашего мечтателя он завлекает, наоборот, в наиболее, оживленные центры жизни. Нужно, однако, признать, что в большинстве случаев театр и народные сборища не привлекают опиоманов, особенно в моменты их высшего блаженства. В такие моменты толпа угнетает опиомана, и даже музыка кажется ему кричаще чувственной и даже грубой. Он ищет одиночества и безмолвия -необходимость условий для глубоких экстазов и грез, И если автор этих "Признаний" бросился в толпу, в людской поток, то это объясняется лишь тем, что таким путем он надеялся побороть в себе роковую склонность к грезам и к мрачной меланхолии, ставшими неизбежным последствием перенесенных в юности страданий. И в научных занятиях, и в обществе людей он искал только спасения от своей тоски. Впоследствии, когда вошла в свои права его истинная натура и тучи былых грез стали рассеиваться, он решил, что теперь может спокойно отдаваться своему влечению к одиночеству. Не раз случалось ему просиживать неподвижно у окна всю тихую летнюю ночь, от заката до восхода солнца, и у него не являлось даже желания переменить позу. Глаза его наслаждались видом моря и большого города, а в душе проносились обольстительные грезы, вызванные этим зрелищем. И величественная во всей своей простоте аллегория разворачивалась перед ним в эти минуты: "Город, окутанный туманом и освещенный мягким ночным светом, воплощал собою всю Землю с ее печалями и ее могилами, расположенными где-то вдали, но не исчезавшими ни на минуту из поля моего зрения. Океан с его вечным дыханием, приглушенным глубокой тишиной, олицетворял собою мой дух с господствующим в нем настроением. И мне казалось, что я впервые удалился от суеты земной и возвысился над сутолокой жизни, что суматоха, лихорадка и борьба приостановились, что мучительным спазмам сердца дан временный покой, что наступил праздничный отдых, освобождение от всякой человеческой работы, Надежда, расцветающая на путях жизни, не противоречила более миру могил; развитие моего духа казалось мне столь же непрерывным, как движение небесных светил; и в то же время всякая тревога исчезала, и наступал бесконечный покой; и этот покой, казалось, не был следствием полной неподвижности, а являлся как бы равнодействующей двух одинаково могучих сил... Бесконечная деятельность бесконечный покой!" "О благодатный, тонкий и всесильный опиум! Ты обладаешь ключами Рая!.." Здесь-то именно вырывается у автора то пламенное славословие, те потоки благодарности, которые я привел в начале моего очерка и которые могли бы служить ему эпиграфом, Это как бы последняя вспышка праздничных огней. Ибо скоро свет погаснет; все померкнет, и среди ночной тишины соберутся тучи.